Дачники
– Тебе, конечно, трудно понять, что вот этот избитый книжный образ – «ходить по первопутку в школу» – вполне может быть реальностью, – уголки его губ скорбно опустились, но лицо оставалось бесстрастным.
– А вокруг воют волки, – иронически подхватывала Диана, – у-уу-ууу! – Бедный мой мальчик, как же тебе досталось… Ладно, давай спать, – чмокнув мужа в щеку, она с наслаждением завернулась в одеяло и закрыла глаза.
Обычно на Андрея накатывало после секса. Кто-то в такие минуты тянется к сигарете, а он начинал вспоминать. Диана порой засыпала, не дослушав, а он еще долго лежал, уставившись в темноту, не в силах выпутаться из паутины прошлого…Пятый-шестой класс. Его малокомплектную школу по каким-то причинам закрыли в тот период, и немногочисленным разновозрастным детям их села пришлось учиться в городе, в пятнадцати километрах от дома. Андрейка выходил затемно, шел на трассу, максимально сокращая дистанцию, и где-нибудь по дороге его подбирала попутка…
Не было раньше ни маньяков, ни педофилов. Или просто судьба милосердно хранила от подобных встреч?
***
– И не забудь закрыть все как следует, а ключи завезти маме, – как всегда, интонации жены отдавали четкими преподавательскими нотками. Андрей бросил свое дежурно-шутливое «о да, мой господин» и дал отбой. Придется заглянуть на дачу в обеденное время. Проверить, не было ли нежеланных гостей. Накануне теще позвонила расстроенная баба Галя с соседнего участка и плачущим голосом поведала, что их садовый домик недавно раскурочили. Брать там было нечего, но замок теперь придется менять, а дверь чинить.
Дачный массив располагался от окраины их областного центра минутах в двадцати неспешной езды. Формально домики сдавались под охрану, но толку от этого было мало: за зиму бомжи ухитрялись основательно полазить всюду, где участки не были заброшены. Искали спиртное, металл или место для перекантовки. Поэтому печку-буржуйку тесть каждую осень вынужденно демонтировал, дабы не привлекать внимания бездомных. Навесной замок на калитке был цел. Быстро проверив замки входной двери дома, летней кухни, сарайчика и контейнера, обойдя кругом и не заметив каких-либо следов вторжения, Андрей сделал контрольное фото заснеженного участка – для отчета изнывающим от зимнего бездействия родителям Дианы. Как и многие пенсионеры, они каждое лето, с мая по октябрь, проводили на любимой даче, лишь изредка наведываясь в город. Зиму коротали за сериалами, книгами и разгадыванием кроссвордов.
Морозно сегодня. Градусов двадцать пять. Выворачивая на центральную асфальтированную улицу их кооператива, Андрей заметил женский силуэт на обочине, метрах в тридцати от поворота. Короткий пуховик, джинсы, небольшая сумка через плечо. Подъехав вплотную, увидел, что у молодой женщины в сумке — «кенгуру» спит младенец в зимнем комбинезончике. Она не голосовала, просто шла, размеренно печатая шаг.
– Садитесь, – притормозив, Андрей распахнул правую дверцу. Она, кивнув, села.
– Спасибо Вам… На трассе кто-нибудь бы подобрал, конечно, но до нее еще дотащиться надо…– голос молодой женщины дрогнул. – Живем мы тут, – пояснила она, перехватив немой вопрос во взгляде Андрея. – Снимать квартиру в городе нам не по карману, вот и сделали первый взнос, осенью заселились. – Поёрзав, она устроилась поудобнее. – Старший сын в третьем классе учится. Хорошо, что есть специальный автобус. Собирает их по дачам утром. Многие ведь на дачах обосновались, с тех пор, как тут стали прописывать. Вот и мы…– Она помолчала, шмыгнув носом, машинально поправила шапочку спящему ребенку.
Видно было, что ей хотелось поговорить. Так бывает в поездах, где первому встречному можно без последствий выложить чуть ли не всю свою подноготную.
– Мужа недавно сократили, он менеджером работал в «Перекрестке», а их сеть позакрывали… Пока в поиске. Трудно с работой…
– Да, слышал о «Перекрестке»…Непонятная история.
– Так-то нормально всё, более или менее, – продолжала попутчица, – холодно только. У нас есть маленькая печка, топим углем. Покупаем мешками. Но полностью дом не протапливается. Он большой, в двух уровнях. Спинка дивана в сильные морозы примерзла к стене, можете себе представить? Младший наш несколько раз переболел за зиму. Но мы утеплиться хотим, главное до лета дожить, а сейчас ведь есть разные материалы, можно подобрать что-то доступное.
– А вода? Где же вы воду берете?
– Рядом колонка, таскаем ведрами. Как-то был период отключения. Возили из города баклажками
«Возили…». Значит, машина есть? А как они поступают в моменты перебоев с электричеством? – Вопросов, которые хотелось обрушить на случайную попутчицу, в голове вертелось множество. Но Андрею было неловко проявлять чрезмерное любопытство, и он терпеливо слушал, иногда бросая на женщину короткие изучающие взгляды. Простое спокойное лицо. Ровный голос. Никакого внешнего надрыва или отчаянья. Какая-то смесь смирения и бесконечной усталости. Зачем покупать уголь мешками? Это же невыгодно. Выросший в пригороде Андрей хорошо знал подробности деревенского быта. И тем более ценил свою нынешнюю жизнь. Ребенок, которому на вид можно было дать полгода, на коленях у попутчицы сонно завозился и кашлянул.
– Неужели хотя бы на зиму нельзя было снять квартиру? Ради детей? – Андрей с состраданием взглянул ей в глаза.
– Дорого, не тянем, – невесело качнула головой и замолчала, уставившись в окно
.
… К городу подъезжали в тишине, нарушаемой лишь мерным гудением мотора. По просьбе женщины остановились у платной клиники. В открывшуюся дверцу «Шеви-Нивы» ворвался колючий февральский воздух. Андрей поежился. Морозно сегодня. Градусов двадцать пять.
Шаль
Спустя несколько минут Диар сидел рядом с Гулим-апай в зале ожидания. Его безусое загорелое лицо было перекошено страхом. Губы тряслись, когда он сбивчиво рассказывал тётке о событиях пятиминутной давности. Женщина внимательно осмотрелась, стараясь не поворачивать голову.
…Гулим была из казанских татарок. Вот уже четверть века жила она вдали от родины, в Ташкентской области, в «местах компактного расселения» казахов. Чужой она себя здесь не ощущала. В ауле Каракши муж ее был одним из самых уважаемых людей. В далекие тридцатые столкнула их судьба. Тогда сын переселенцев из казахских степей, молодой имам Батырбек приезжал в Казань на подпольный съезд служителей ислама. Ему приглянулась статная светлолицая Гулим, и она ответила обходительному и образованному мулле взаимностью.
Многое пришлось пережить им вместе. Смерти детей, притеснения властей, войну, с которой далеко не все мужчины-каракшинцы вернулись невредимыми, послевоенную разруху. Теперь, когда жизнь большой страны налаживалась, Гулим-апай захотела проведать свою казанскую родню. Кому-то надо было стать ее спутником в этой поездке. Правоверные мусульмане не отпускают своих женщин в дальнюю дорогу без провожатого. Рядом непременно должен быть мужчина. Родственник. В идеале – муж. Но Батырбек-молда вырваться в тот момент из своей служебной рутины никак не мог. Решено было отправить с Гулим-апай племянника, восемнадцатилетнего Диара.
– Мальчишка он совсем еще, что с него проку? – Гулим-апай покачивала головой, слушая доводы мужа. Однако выбора не было. Опасностей в дальнем пути хватает, одна пересадка в Москве чего стоит.
– Деньги пусть будут у Диара. Как бы там ни было, он мужчина. – Батырбек-молда задумчиво поглаживал аккуратную бородку. «Сидела бы ты дома», – говорили его глаза. – И мне спокойней, и расходов меньше». Бывала она с мужем и в Бухаре, и в Самарканде, всей душой полюбила эту щедрую землю под жарким южным солнцем. Но, увозя юную Гулим из ее родного города, Батырбек уже тогда понимал, что рано или поздно затоскует жена. И никогда не уйдут из ее снов ни светлые стены казанского кремля, ни величественный полноводный Итиль.
Диар едва не запрыгал от радости, узнав о предстоящей поездке. Еще бы! Все его друзья-ровесники перебрались в город, кто-то учился в техникумах и вузах, кто-то писал длинные письма из армии. Его, младшего в семье, немолодые родители оставили при себе. Дальше Ташкента он из Каракши не выбирался. А тут – настоящее путешествие….
– Ну, чурек копченый, гони свой чулок. Да не жидись, ты себе еще наторгуешь. – Конопатая рука резко тряхнула щелкнувшей «финкой» перед носом Диара. В мужском туалете «Казанского», как назло, кроме них двоих, не было ни души.
– Сичас, сичас, –Диар покорно нагнулся, вытягивая что-то из сапога.
«Финка», холодной сталью пощекотавшая его подбородок, упала на затоптанный пол. Конопатый покачивался, держась за бок и хватая ртом воздух. Диар опрометью кинулся вон из туалета…
По старой их местной привычке любой каракшинский парнишка носил при себе небольшой кинжалообразный ножичек. Персик разрезать, грушу или дыню – далеко ходить не надо, «орудие» всегда под рукой. Собираясь в путь, Диар машинально сунул ножик за правое голенище. А в левом сапоге, в плотном матерчатом узелке, были деньги. Немалые, по тем временам. Чтоб и на дорогу хватило, и в гостях не чувствовать себя стесненными. Никогда б не подумал племянник аульного муллы, что придется ему обагрить руки чьей-то кровью. Но рассуждать было некогда.
– Қорықпа, балам. Не бойся. – Женщина вытащила из баула широкую темно-зеленую шаль и набросила ее на голову Диара. Юноша натянул концы платка на колени, прислонился щекой к плечу тетушки и закрыл глаза.
Рассредоточившись, между рядами сидений медленно продвигались три типа, чем-то неуловимо похожих друг на друга. Они хмуро вглядывались в лица, обходя баулы и мешки. Гулим-апай перебирала четки и тихо бормотала слова молитвы.
Скользнув равнодушным взглядом по двум женским фигурам, один из дружков конопатого прошел мимо…
Чайна
Имя полностью соответствовало его экстерьеру. Вообще-то, в своем исконном итальянском варианте эти с легким присвистом вылетающие звуки символизировали некую крутость и сексапильность. Но русскоязычные посетители отеля, само собой, произносили рабочий псевдоним аниматора на свой лад. На Фаруха этот типчик и не тянул. А фига – она и в Африке фига. Что-то крученое-верченое, мелкое, не совсем приличное.
Невысокий, жилистый, очень смуглый, Фиго юлой вился меж расслабленных туристов и их неугомонных отпрысков. Развлекал. Заманивал в игры и викторины. Самозабвенно отплясывал, обливаясь потом. Шутил. В меру способностей и в соответствии с личными профессиональными установками и допущениями.
Она привлекла его сразу. Уже в первое свое появление на площадке перед бассейном, где ежевечерне проходили развлекательные программы. Высокая, светлокожая, с каштановыми волнистыми волосами и карими раскосыми глазами. Фиго, как и многие недомерки, питал тайную слабость к статным женщинам. Рядом с ней легкой тенью скользила симпатичная подружка-шатенка с чуть выпирающими верхними резцами. А Она… Она насмешливо изгибала красиво очерченные губы, обращаясь к своей спутнице. Карине вдруг вспомнился обаятельный цирюльник из опер Россини и Моцарта. Который «Фигаро здесь, Фигаро там». А этот «Фииииго» был просто паяц, потный паяц с навечно прилипшей к физиономии улыбкой.
– О, China! – он решил поприветствовать ее именно так. В отеле доминировали русские. А Карина, несомненно, была дочерью Востока. Его узкое мышление стандартизировало всё, что выпадало за рамки привычных для него представлений. Фиго ведь прекрасно знал, что китаянки выглядят иначе. Но ему захотелось ее поддеть. Потом он не раз за вечер обращался к «чайне», пытаясь вовлечь ее в игру. «Чайна, вы с нами?». И во второй вечер тоже. И в полдень третьих суток, при встрече на пляже, где он шумно и весело резался с отдыхающими в волейбол. «Чайна, хэллоу!»
– Он к тебе явно неровно дышит, а? – Лёлька слегка пихала ее локтем, кивая на зубоскалящего аниматора. Тот зазывно жестикулировал. Карина нахмурилась. Наверное, стоило поговорить с отельным гидом, курирующим их заезд.
Раздражение от фамильярности и некорректности аниматора усиливалось, когда Карина принималась анализировать все мелкие и, казалось бы, совершенно незначительные инциденты, имевшие место в последние три дня. Ну а, собственно, чего они с Лелькой хотели, выбирая этот, прямо скажем, не самый дорогой тур? О какой-то респектабельности здесь априори говорить не приходилось. Зато море – вот оно, в двух шагах, в этом их не обманули. Ну а на остальное ведь можно забить. «Они тут все вчера с гор спустились, обслуга эта, не видишь разве?» – Лёльку этот «горский» уровень абсолютно не тревожил.
Карина поёжилась, вспоминая вчерашний ужин. Их столик обслуживал хорошенький паренек с приглаженными гелем непослушными кудрями. Забирая очередную порцию тарелок, он заученно произносил мягко-гортанное «можьна?» и после их ответно-рассеянного «можно», уходя, вполголоса пробормотал: «Можьна… И в зад можьна, и вперьёдможьна….»
Лёлька, издалека строившая глазки приглянувшемуся ей подавальщику за длинным столом в другом конце зала, ничего не заметила.
– Да не зацикливайся! Будешь на всё так реагировать, испортишь отдых и себе, и мне!
Карину, до сих пор представлявшую себе турок исключительно по роману «Чалыкушу», терзал когнитивный диссонанс. Когда-то в детстве затрепанный томик с красивым именем «Решад Нури Гюнтекин» на обложке был ее Библией. Она зачитала книжку до дыр, прежде чем родители вернули «Королька» хозяевам. А спустя какое-то время на телеэкраны Советского Союза вышел фильм о «птичке певчей» с красоткой Айдан Шенер в главной роли. Карина по привычке отождествляла себя с полюбившейся героиней. Фериде была действительно классная…
Во второй день их возили в город, в хамам. Лёлька, заядлая путешественница, уже бывала в турецких банях, она-то и заманила подругу своими настойчивыми россказнями о том, насколько это клёво.
– Как заново родишься, клянусь!
Хамам стал для Карины еще одним культурным шоком. Эти восторженные визги девок в бикини, с коллективными перебежками из одного помещения в другое. Этот хамоватый банщик-азербайджанец, вместе с посетительницами погрузившийся в джакузи. Эта несвежая массажистка в пропотевшей старой кофте, с разбегу выразительно потыкавшая пальцем в картонную коробку для чаевых.
– Руски? – спросила она, тяжело наваливаясь и каждым движением подгоняя к носу Карины удушливые волны от своего немытого тела.
– Нет, Казахстан.
– Аа, Ка-за-ки-стааан… А турецки панимаешь?
Карина пожала плечами. В магазинчике неподалеку от отеля она попробовала объясниться с молоденькой продавщицей в светло-сером хиджабе. Медленно произнесла: «Сiзде бес литр су бар ма?», для надежности показав руками размеры пятилитровой баклажки. Продавщица поняла, затараторила в ответ с извиняющимися интонациями. Карина догадалась, что пока пятилитровок нет, но, возможно, будут позже. Эти «мерхаба» и весь набор стандартных словечек из туристического разговорника она, конечно, выучила. И если они медленно говорят простыми словами без выкрутасов, смысл разобрать можно. Карина заметила, что и татарочки-ресепшионистки идут тем же путем. А что? Все мы тюрки.
– Мы с казахами братья, – рассыпался в дежурных любезностях менеджер отеля, в кабинет которого ее провели. Его английский был безупречен, как и ладно сидевший костюм. Этот галантный красавец ласковой улыбкой пытался смягчить неловкость, допущенную аниматором. – Мы никогда не позволим себе неуважительного обращения с нашими гостями. Тем более – из братского Казахстана.
Карина всю эту псевдодипломатическую бодягу пропускала мимо ушей. Братья. Знаем мы таких братьев. Спят и видят свою Османскую империю. Пусть Фиго извинится. И тогда всё будет в порядке. Они бы и ухом не повели, если б в предварительной беседе с отельным гидом она не показала журналистскую корочку. Им это не понравилось. Карина с её претенциозными возбуханиями нарушала правила игры. Согласно этим неписаным правилам, они, турки, за бесценок предоставляют свою благословенную землю для отдыха. Ну а ты, одинокая женщина, ищущая приключений, приехав из далекой холодной страны, должна быть безмерно благодарна. Конечно, им не хотелось черного пиара.
И Фиго извинился. Сначала – в столовой, тихо и без этой его обычной развязности подойдя к их столику. Карина усмехнулась. Что он дурака-то валяет? Китаянкой ее дразнил в микрофон, вот пусть так же громко и публично принесет свои извинения. В глазах аниматора мелькали смешанные чувства. Преобладала там уязвленная гордость. Заловить бы эту «чайну» в тихом месте, намотать ее волосы на кулак…Но менеджер пригрозил ему увольнением. И во время вечернего шоу Фиго скороговоркой произнес-таки слова извинения перед гостями из Казахстана.
– Вечно ты что-нибудь заваришь! – Лёлька демонстрировала недовольство. Зачем эти разборки на отдыхе? Настроение было вконец испорчено ее любимым подавальщиком. «O, myrabbitcame», – вполголоса бросил он товарищу, завидев Лёльку на входе в столовку. Она отшутилась: «I may be a rabbit, but I’m not yours». Но противный осадок никуда не исчез. Вот так отдохнули. Зря она потащила с собой Каринку. Та, как старорежимная девственница, шарахалась от каждого улыбающегося ей турка. А они ведь привыкли смотреть на постсоветских туристок, как на легкую добычу. Какого ей здесь уважения надо? Сидела бы дома тогда, блюла себя.
В день отъезда Карина по ошибке зарулила в мужской туалет на первом этаже гостиницы. Менеджер, вдруг сбросивший личину любезности, столкнулся с ней на выходе. Выдавил сквозь зубы и надменно: «Эттамущина туалет».
– Вот уж это мне теперь совершенно всё равно, – фыркнула Карина. – Привет Фиге. От Чайны.
***
щедрые радости
небо отмерило
ягодной сладостью
нам по-над берегом
речки да озера,
лесом и полем,
вечера позднего
временной волей,
свежей прохладою,
штилем нечастым,
тихо нападало
летнее счастье…
***
…а на том берегу,
высоко среди сосен пахучих
я увидеть могу
нур – сияющий солнечный лучик
а на этом резвится
двухлетняя радость босая:
ни коня ей, ни принца
не надо, мы шишки бросаем
в зерендинские волны
под пологом облачной шали…
над горой отсвет молний,
и нет ни зимы, ни печали….
Прогноз
Мы еще сходим в кино (в галерею, в театр),
ты мне расскажешь в порыве о важном чём-то,
нас отвезет «Мерседес» (велорикша, фиакр)
в странное место под знаком «Кулички чёрта».
Пультом пощелкаем тупо, и с пивом фисташки.
Приостановим мгновенье, сдав свою душу,
и обсмеем – так, беззлобно –попсовую пташку
в мире искусственном. Как ее – Няшу? Нюшу?
Бал будет пышным, побег нерасчетливо-быстрым,
пусть потеряются туфли (кроссовки, бутсы).
Если на стенке ружье, значит, должен быть выстрел.
Чувств нефильтрованных морем не захлебнуться б.
***
Идиллия. Сварганила сама.
Пусть этот мир так мал, так мил и тесен.
Когда-то там еще придёт зима,
и будет вьюга – для стихов и песен.
Пока же лето, нужно просто жить,
по-нашему, копаясь в огороде.
И в старой лодке по теченью плыть,
мечтая о несбыточной свободе.
Покрутим в радиоле чёрный круг,
тут всё из детства: шорох, треск игольный…
На грядке сочно зеленеет лук,
меж делом – мяч в корзине баскетбольной.
Навесик, раскладушка и сарай,
да три бывалых велика к услугам,
Здесь ежегодный летний мини-рай
в родном пространстве замкнутого круга.