2025 год – год Чокана Чингисовича Валиханова (1835-1865).
Как блестящий метеор, промелькнул над нивой Востоковедения
потомок киргизских ханов и в то же время офицер российской армии Чокан Чингисович Валиханов.
Н.И. Веселовский (1848 – 1918).
Чокан оставался любящим свой народ…В его мечтах было совместить европейское просвещение и сохранить свою народность. К 160-летию со дня кончины Чокана Валиханова (10/22 апреля 1865 года).
10 апреля 1865 года по старому стилю, 22 апреля по новому стилю, 160 лет назад перестало биться сердце Чокана Валиханова. И только через 39 лет после его кончины, в 1904 году, был издан первый сборник трудов Чокана Валиханова (1835 – 1865). Редактор первого издания сочинений Чокана Валиханова Н.И. Веселовский (1848 — 1918) лично просил всех, кто знал Чокан Валиханова, кто общался, ктодружил с ним, написать свои воспоминания о Чокане. Николай Михайлович Ядринцев (1842 – 1894) откликнулся на просьбу и написал свои воспоминания о нем, а намного раньше, в 1866 году, он написал некролог на смерть Чокана Валиханова и опубликовал в январе 1866 года в иркутской газете «Сибирский вестник».
Николай Михайлович Ядринцев (1842 -1894) — русский публицист, писатель и общественный деятель, исследователь Сибири и Центральной Азии, первооткрыватель древнетюркских памятников на реке Орхон, столицы Чингисхана Каракорума и Орду-Балыка — столицы Уйгурского каганата в Монголии, родился 18 октября 1842 года в купеческой семье в городе Омске. Отец Николая поддерживал декабристов и разделял их идеи, умер в 1858 году, когда сыну было 16 лет. Николай Ядринцев, не сдав даже выпускные экзамены в Томской гимназии, стремительно уехал в Санкт-Петербург и поступил вольнослушателем в университет.В столице 18-ти летний экзальтированный юноша принимал активное участие в основании и деятельности землячества студентов-сибиряков, в среде которых зародились идеи сибирского областничества.Позже Ядринцев размышлял на страницах газет: «почему молодежь уезжает в столицу, почему развитие Сибири, русской колонии, не пошло путем Канады и США». Он призывал к открытию в регионе университета: «Без знания нет богатой страны, нет счастливой страны». «Ядринцев преклоняется перед западной культурой, ставит целью пересадку европейских форм жизни на русский восток», — вспоминал о нем Г.Н. Потанин. В 1865 году в связи с обнаружением жандармами радикальной прокламации «Патриотам Сибири» вместе с Г.Н. Потаниным, С.С. Шашковым, Н.С. Щукиным, Е.Я. Колосовым, А.П. Щаповым и др. Николай Ядринцев был арестован по делу «Общества независимости Сибири» — «делу о злоумышленниках, якобы имевших целью отделить Сибирь от России и образовать в ней республику по образцу Северо-Американских Соединенных Штатов». Находясь под арестом в Омском остроге,Николай Ядринцев написал некролог на смерть Чокана Валиханова, который был опубликован в иркутской газете «Сибирский вестник» в № 3 от 18 января 1866 года. В период ссылки Николай пережил краткосрочное увлечение марксизмом, в силу неизбежности наступления капитализма выступил за развитие фабрично-заводского производства в Сибири и за союз сибирских интеллигенции и буржуазии, однако, под влиянием Г.Н. Потанина отказался от этих взглядов из-за неприятия стадии первоначального накопления капитала в силу её крайней негуманности.
Сибирский вестник. Иркутск, 1866, № 3, 18 января. Стр. 1.Отдел газет Российской государственной библиотеки, г. Москва.
Чокан Чингисович Валиханов. Некролог. Сибирский вестник. Иркутск, 1866, № 3, 18 января. Стр. 3.Отдел газет Российской государственной библиотеки, г. Москва.
Чокан Чингисович Валиханов. Некролог. Сибирский вестник. Иркутск, 1866, № 3, 18 января. Стр. 4.Отдел газет Российской государственной библиотеки, г. Москва.
«Прошлой осенью (10 апреля 1865 года – АИЩ) в Заилийском крае умер киргизский султан Чокан Чингисович Валиханов(В 1866 году H.М. Ядринцев находился в остроге под арестом ипоздно узнал о смерти Ч. Валиханова. Сведения о его жизни и деятельности Н.М. Ядринцев почерпнул от Г.Н. Потанина, который близко знал Ч. Валиханова по Омскому кадетскому корпусу и по Петербургу в 1860 — 1861 годах- АИЩ), известный своим смелым путешествием в Кашгар, город Западного Китая. Наука обязана ему единственными географическими сведениями об этой части Средней Азии, потому что другой европеец, один из братьев Шлагитвейт, проникший сюда из Индии во время самого разгара религиозно-политического восстания, пал жертвою кровожадности кашгарского узурпатора Валихана.Чокан Валиханов посетил Кашгар вскоре после подавления этой революции и еще застал на площадях города остатки пирамид из человеческих голов, сложенных по повелению временного владетеля Кашгара. Сведения об этом городе и окрестной стране Валиханов поместил в «Записках Русского географического общества» под названием «О состоянии Алтышара или шести восточных городов китайской провинции Нань-лу». К ним он присоединил также свой исторический очерк Алтышара. Кроме этой статьи, Валиханов напечатал только две: отчет о поездке в Кашгар (помещенный в Записках Р.Г.Общ.) и небольшую статейку «Аблай, киргизский хан» (в новом Энциклопедическом словаре).
Эта ничтожная печатная деятельность Валиханова далеко не соответствует ожиданиям, какие возлагали на него люди, коротко его знавшие (В 1866 г. Н.М. Ядринцев не мог знать о большом количестве работ, написанных Ч.Ч. Валихановым. – АИЩ). Это был киргизский Доржи Банзаров (Доржи Банзаров (около 1822 — 1855) — первый бурятский учёный окончил Казанский университет в 1846 году. Был учеником О.М. Ковалевского. В 1847-1848 годах вёл научные исследования в Азиатском музее в Санкт-Петербурге. В 1850-1855 годах служил чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири.Научные интересы Банзарова касались монгольской истории и филологии. — АИЩ). В особенности он много обещал сделать по истории своего народа, который он любил. Им очень много было собрано материалов по киргизской мифологии и устной поэзии, а также исторических преданий. О прошедших временах недолго существовавшего киргизского ханства, о рыцарских временах Аблая, о борьбе партий в киргизском народе перед потерей независимости, о борьбе, которая проникла тогда в киргизскую жизнь до самых мелких ее форм и выражалась даже в стихотворных диспутах народных поэтов на общественных праздниках.Рассказы Валиханова о киргизском народе, его остроумные комбинации фактов и планы будущих сочинений, которыми он любил делиться со своими друзьями, заставляли только желать, чтоб он скорее издал свои труды, потому что признаки чахотки появились у него очень рано и не позволяли рассчитывать на долгую жизнь.
Валиханов получил ничтожное воспитание в Сибирском кадетском корпусе, но сильное дарование его успело развиться и при их скудных средствах, какие могло дать это заведение. В школе он обнаружил значительное превосходство над своими русскими товарищами; в математике он был, впрочем, так слаб, что успехи его в этой науке не пошли далее самых элементарных арифметических знаний. Из корпуса он вышел корнетом. К сожалению, ему не скоро удалось вырваться из провинциального городка в столицу, где он хотел приготовиться для путешествия в Среднюю Азию; сначала ему пришлось прослужить несколько лет у начальника, питавшего предубеждение против стремления молодежи в университеты. Только уже после возвращения из кашгарского путешествия он приехал в Петербург, где был с большим любопытством принят в ученых обществах как оригинальное явление. Но сам он остался очень недоволен сухим, казенным отношением к науке петербургских ориенталистов. Это впечатление оттолкнуло его от университета.
В Петербурге Валиханов пробыл только год. Петербургский климат и неправильный образ жизни так расстроили его здоровье за это непродолжительное время, что он для поправления ослабленных сил должен был спешить на родину, в степь.
Первой задачей своей Валиханов ставил изучение своего народа и знакомство с ним русской публики. Литература об этом замечательном народе, к которому очень легко может привиться европейская цивилизация, слишком бедна, и мы ничего не знаем о его материальной и интеллектуальной жизни. Сколько это незнание причинило, быть может, народу несчастий! Сколько ошибок, быть может, кроется в наших предприятиях, которыми мы думаем облагодетельствовать народ, как, например, демократизация, развитие религиозного чувства, забота о киргизском земледельческом пролетариате! Ближайшее знакомство с киргизским народом, как справедливо думал Чокан Валиханов, много бы содействовало гуманизации взглядов на этот народ той русской массы, которая находится с ним в непосредственных отношениях. А изучение взаимных отношений двух наций способствовало бы к разъяснению тех печальных недоразумений, какие в последнее время возникли в русской литературе о правах человеческих рас на благо цивилизации. Многое тогда, что взваливается на расу невежественного народа, пришлось бы взвалить на ту расу, которая хвастается своим индо-германским происхождением; тогда оказалось бы, что экономическое подчинение, как существующий факт, доказывает вовсе не невозможность другого положения, но только то, что интеллектуально превосходствующая раса недостаточно гуманна, то есть еще недостаточно интеллектуально превосходствует над слабо развитой расой.
Другой думой Валиханова было народное образование. В настоящее время в степи быстро размножаются школы, основываемые татарами и выходцами из Коканда и Бухары. Воспитание в этих школах исключительно религиозное. В то же время в степи с каждым годом усиливается миссионерская деятельность бухарских мулл, которые проповедуют под именем ислама религиозную и национальную нетерпимость, развивают в народе ханжество и, что всего печальней, неприязнь к европейскому просвещению. Благодаря этим учителям, у киргиз начинает распространяться мнение, что изучение европейской науки угрожает потерей национальности и противорелигиозно.Одному киргизу удалось проехать по железной дороге из Москвы в Петербург. Когда он впоследствии рассказывал об этом чуде своим соотечественникам, он возбуждал в них отвращение, они отвертывались от него, презрительно называя его кафиром, неверным.Валиханову хотелось установить правильный взгляд на эту пропаганду; его так смущало ложно принятое на этот предмет воззрение, что даже в своем беглом очерке поездки в Кашгар он не пропустил случая сделать свою заметку о степных муллах. Для противодействия этой односторонней пропаганде, вредной и для отношений киргизского народа к России, разобщающей его как с русской национальностью, так и с европейской мыслью, необходимо позаботиться о создании серьезного народного воспитания, не в виде школ для толмачей и других административных потребностей, а в виде целой системы органов распространения европейской науки и гуманности. Таково было второе желание Валиханова. Оба ему не удалось видеть осуществленными.
Где находятся бумаги Валиханова и спасены ли они от уничтожения, нам неизвестно. Хотя Чокан Валиханов не оставил после себя капитальных трудов, тем не менее уже самая личность Валиханова как даровитого и цивилизованного азиатца представляет светлое явление. К несчастью, то общество и среда, в которой он вращался, далеко не дали ему удовлетворительно развиться.
Как в городе Омске, так и по приезде в Петербург Валиханов встречался с пустой военной средой, где на первом плане стояли баклушничество, кутежи и бессмысленная светская жизнь. Он увлекался сам светским лоском и праздною гусарскою жизнью. Как азиатцу, ему по душе пришелся русский аристократический квиетизм (Термин «квиетизм» употребляется в расширительном смысле для обозначения всякого религиозно окрашенного настроения, тяготеющего к угашению воли и отказу от действия. – АИЩ).
В Петербурге он тоже не был особенно счастлив в своих знакомствах. Сойдясь с литературным кружком Достоевских, он не мог много заимствовать от него и сделаться серьезным тружеником науки. В этом кружке он познакомился с поэтом Всеволодом Крестовским и во время гусарских разговоров давал ему шутя темы для его испанских стихотворений, а сей поэт, питаясь красотами остроумия талантливого Валиханова, немедленно строчил спои романсы. Нам нет дела до происхождения этих киргизско-испанских мотивов, но мы указываем на них как на образчик темных сторон даровитого киргиза, находившегося под влиянием пустой жизни. Упоминаем об этом потому еще, чтобы показать, ню даже квази-образованные писатели, подобные Вс. Крестовскому, потакали страстям молодого инородца, с которыми он сходился, ища в них цивилизованных людей, а находил людей, проводивших в поэтической форме разврат. В этих несчастных знакомствах и в своей карьере Валиханов подвергся обыкновенной участи русского инородца. Этой-то мишурной жизни был обязан бедный Валиханов тем, что она душила в нем те самородные таланты, которые он мог при лучших условиях употребить на благо своему несчастному племени, тем более, что даже под мишурой и нем светились искры ума и глубокой любви к своим степным собратьям.
Мы ничем не находим более приличным почтить память Чокана Валиханова, как пожелать киргизам не так долго ждать второго Валиханова, как пришлось бурятам дожидаться второго Дорджи Банзарова. Конечно, нет лучших проводников европейской цивилизации и гуманности в среде инородцев, как сами инородцы. Поэтому мы всегда готовы симпатизировать появлению образованных инородцев, а смерть их считаем вопиющею несправедливостью судьбы».
***
Н.М. Ядринцев. Воспоминания о Чокане Валиханове.
Сочинения Чокана Чингисовича Валиханова. Изданы под редакцией Н.И. Веселовского. Записки Императорского Русского Географического Общества по отделению этнографии. Том XXIX. С.-Петербург. Типография Главного Управления Уделов. 1904.
«С Чоканом Валихановым я познакомился в Петербурге в 1860 г. через Григория Николаевича Потанина. Сначала я просто встречался с ним, а потом представился мне случай сделать ему небольшие одолжения(Н.М. Ядринцев ссужал Чокана деньгами, что подтверждается в письмах Валиханова к отцу и к А.Н. Бекетову.- АИЩ). Знакомство мое продолжалось с ним и в Сибири (т.е. после возвращения обоих из Петербурга (1862-1864) — АИЩ)., в г. Омске, откуда он около 1865 г.(точнее, 1864 г., ибо поход генерала Черняева (в Ташкению) был организован весной этого года. — прим. Ядринцева)отправился в Туркестан с Черняевым, но затем возвратился в степь к родным и умер. От Г.Н. Потанина я узнал, что Чокан Валиханов был его товарищем по Омскому корпусу; в 1860 г. обоим им было около 25лет. В корпусе Чокан Валиханов обнаруживал любознательность инедюжинные способности, он много читал, и в корпусе еще его любимыми авторами были Диккенс и Теккерей. Эти авторы в особенности были по вкусу Валиханову, так как он сам обладал замечательным юмором, о чем скажу ниже.
В Петербурге я встретил Чокана Валиханова офицером как раз в пору его славы, он только что совершил путешествие в Кашгар, ориенталисты с ним заводили знакомство, ия его заставал с разными восточными манускриптами и картами. Тем не менее я скоро заметил, что он не был усидчивым ученым и тружеником; все ему давалось по части Тюркской литературы легко потому, что он владел киргизским языком в совершенстве.Китайского он не знал еще и интересовался китайскими авторами в переводах. Он часто посмеивался над своими познаниями и говорил, что он ставит один китайский знак для счастья, когда играет в карты. Любил он представлять из себя делового человека, но скорее рисовался. На Невский в известный час он выходил гулять непременно с портфелем. На самом деле он вел весьма рассеянную жизнь, как я заметил, и рядом с интеллигентностью в нем был лоск и шик гвардейского офицера.С киргизским лицом и тонкими чертами, небольшими усиками он не представлял монголообразного безобразия, лицо его напоминало миловидного, образованного китайца.Зато стройная фигура его и манеры были необыкновенно изящны, в них было что-то женственное, ленивые движения его придавали ему вид европейского сибарита и денди.Все это производило впечатление, узенькие глаза его сверкали умом, они смотрели как угольки, а на тонких губах всегда блуждала ироническая улыбка, это придавало ему нечто Лермонтовское и Чайльд-Гарольдовское. Разговор всегда отличался остроумием, он был наблюдателен и насмешлив, в этом сказалась его племенная особенность, киргизы большие насмешники, под влиянием образования эта способность у Валихановаполучила расцвет. Она получила характер сатиры и Гейневского юмора. Острил он зло, я редко встречал человека с таким острым, как бритва, языком.
Всех острот его не помню, да и трудно передать соль их, так как они соответствовали своему времени и обстоятельствам. Знаю, что раз на обеде в Омске, у Капустиных,кажется, явился изящный франт, который, слыша за обедом разговор о Теккерее,просил Валиханова представить его этому господину. После обеда Валиханов подвел его торжественно к портрету Теккерея, объяснил серьезно окружающим, что франт просит представить его Теккерею. В том же Омске был старый генерал штатский (Речь идет о генерал-лейтенанте Н. Волкове, служившем в то время в г. Омске. – АИЩ), довольно ограниченный человек, но до смешного тщеславный. Он давал неистощимый источник для юмора Валиханова. Входя, например, в дом и встречая в гостиной генерала, он сообщал, что сейчас догадался о присутствии его п-ства, так как в прихожей видел калоши, обшитые орденской ленточкой. Иногда Валиханов выдумывал, но в этих выдумках являлось еще больше злости.
В то же время это был человек с поэтической душой и восточным воображением. Он любил арабские стихи и вместе с учителем своим Костылецким (Николай Федорович Костылецкий (1813 — 1869) — российский востоковед, собиратель образцов киргизской (ныне казахской) устной литературы, в 1840 году был зачислен преподавателем словесности училища Сибирского казачьего войска, с 16 января 1846 — старший учитель. Ввел в курс обучения запрещенные в то время сочинения Н.В. Гоголя, В.Г. Белинского и др. В числе его учеников были известные ученые и общественные деятели: Г.Н. Потанин, Ф.Н. Усов, Ч.Ч. Валиханов и др. В совершенстве владея арабским, персидским и татарским языками, долгое время занимался изучением быта кочевых народов, собирал образцы киргизского фольклора. К сбору этнографического и фольклорного материала привлекал Ч. Валиханова (они совместно переложили на русский язык древний вариант поэмы «Козы Корпеш — Баян сулу». – АИЩ.), приходил в восторг отних. Как работало его собственное воображение, можно судить по тому, что он давалтемы Всеволоду Крестовскому, тогда модному поэту, темы для восточных стихотворений, и Крестовский среди дружеского разговора немедленно воспроизводил их. Правда, темы были большею частью фривольные, но и вних сквозили находчивость и остроумие Валиханова.
В 60годах Валиханов следил за движением русской жизни, за обновлением ее, он читал лучшие журналы, Костомаров был тогда любимым профессором, и Валиханов заходил в университет слушать его.Точно так же с интересом Валиханов следил за тем, что делается в Императорском Географическом Обществе, и помогал своими сведениями по географии киргизской степи,приготовил этнографический материал о киргизах и т. д.
Петербургская светская жизнь дорого стоила Валиханову, хотя отец его был богатый султан. В Петербурге Чокан Валиханов был прикомандирован к Азиатскому департаменту. Не помню, сколько пробыл он в Петербурге, но 1862и 1863 гг. я его там не видал, он уехал в Омск по месту своего служения. Слышал я, что, пользуясь расположением сородичей киргиз и будучи их гордостью, он рассчитывал быть выбранным султаном. Конечно, лучшего представителя трудно было желать. Это был человек вполне образованный, без предрассудков, и в то же время не питавший высокомерного презрения к своим сородичам, стоявшим на ступени дикарей. Он понимал окружающую русскую среду и готов был сродниться с ней на почве европейской цивилизации. Это был новый Коран его жизни. Приведу следующий эпизод,характеризующий взгляды и чувства этого просвещенного киргиза. Когда мы с ним встретились вновь в Омске в 1863 г., в это время воротилась из путешествия экспедиция Струве, в которой участвовал и Г.Н. Потанин.Празднуя эту встречу, мы сидели в благородном собрании на одном из вечеров. Чокан был в той же компании. Кажется, Эд. Струве начал речь о том, что киргизы ненавидят казаков.Вдруг губы Валиханова передернуло, он взглянул нежно на своего друга и школьного товарища Г.Н. Потанина, бывшего казачьего сотника, затем встал перед Струве и сказал:«Что у киргизов нет ненависти к лучшим представителям казачьего войска, я желал бы засвидетельствовать. Я как киргиз поднимаю бокал и целую моего друга казака!» И он горячо поцеловал Г.Н. Потанина.
В 1863 году, возвратясь в Сибирь, в Омск, я несколько раз еще встречал Валиханова и поддерживал с ним знакомство. Он был такой же грациозный, остроумный;приобретенные привычки столичного денди сохранились в нем. Комплекция его была слабая, он был, несомненно, чахоточный. Столичная жизнь, развлечения ее вредно повлияли на него. Тем не менее, он собирался вновь в Петербург. Однако почему-то это расстроилось. Он уехал в степь, а после слышал, что отправился в отряде генерала Черняева к Ташкенту; здесь ему могла предстоять блестящая карьера адъютанта и переводчика, но у них с Черняевым произошла размолвка, и Валиханов возвратился в степь к родным. Не сошлись ли эти два деятеля, или Валиханов содрогнулся, и в нем запротестовало чувство ввиду предстоящей борьбы в Средней Азии, остается неизвестным. Только Валиханов возвращается и удаляется в аул. Здесь он женится накиргизке и ведет жизнь с родными по-киргизски. Злой недуг — чахотка, давно гнездившаяся, здесь сламывает его, и он умирает молодым.
В этом возвращении в юрту даровитого и образованного инородца есть что-то драматическое. Цивилизация и культурный блеск для Чокана Валиханова, человека чуткого и наблюдательного, имели свою острую и больную сторону. В минуту разочарований он идет, как Алеко Пушкина, в шалаш кочевников, где нравы проще и чище.Джентльмен, денди женится на киргизской девушке, как будто он ищет простого детского чувства после всевозможных обольщений столицы и света, в которых он много изведал. Выйдя из детской колыбели в киргизской юрте, даровитый киргиз перед смертью возвращается к своему очагу, и его окружает та же торжественная тишина степи. Это первая судьба инородца, испившего чашу цивилизации, получившего образование, под конец опять возвратившегося к своим пенатам и сородичам, как бы испугавшись этой цивилизации. В этом разочаровании после ослепительного блеска, в этой боязни и трепете инородца вообще за судьбу своей народности сказывается недоверие, опасение инородца к чужой культуре и всплывшее чувство самосохранения. Мы еще не подготовили почвы,чтобы инородец вступил в нее смело. Под влиянием этого инстинкта, вероятно, и Чокан Валиханов сделал последний шаг назад, опять в родную юрту. Старая среда, привычки,привязанности, дом, старое отечество не отрывается от сердца легко, Чокан оставался любящим свой народ, свое племя. В его мечтах было совместить европейское просвещение и сохранить свою народность.
Много лет спустя мы видели двух стариков киргизов, родственников Чокана, один из них был султан Муса Черманов, они приезжали поговорить о сооружении памятника на могиле Чокана Валиханова. Это желание высказывал какой-то из генерал-губернаторов (Инициаторами постройки памятника Чокану были К.П. Кауфман и Г.А.Колпаковский. – АИЩ).Путешественник в Джунгарию, член Географического общества, конечно, был достоин этого.
Беседуя со стариками и вспоминая Чокана, мы были свидетелями, как у этих седых представителей киргизской степи полились слезы. Чокан — это была и гордость, и любимое дитя своего племени. Таким он и остался в воспоминаниях.
Н. Ядринцев».
Заканчивая статью, посвященную воспоминаниям о Чокане Валиханове Н.М. Ядринцева, следует отметить, что в заслугу Чокану Валиханову Н.М.Ядринцев ставил прежде всего «изучение своего народа и знакомство с ним русской публики», а также стремление к организации светского образования «в виде целой системы органов распространения европейской науки и гуманности». Николай Михайлович Ядринцев в 1892 году, за два года до смерти, в своей работе «Сибирь как колония», написал: «До сих пор мы пренебрегали инородческими способностями; но эти народности и племена ввиду данных уже образцов просвещения, как и общего выражения своих способностей, едва ли мы имеем право признавать бездарными. Мы можем указать на выдающиеся личности инородцев, получивших образование, подобно ученому Банзарову и блестящему Валиханову, известному путешественнику, другу ученых и поэтов- подобные личности могли бы сделать честь своим присутствием любому образованному европейскому обществу» (Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. Новосибирск, 2003, с. 157).
Н.М. Ядринцев одним из первых попытался определить специфику мировоззрения ЧоканаВалиханова и его поступков в контексте евразийства. Прежде всего, Ядринцев отметил, что «он (Ч. Валиханов – АИЩ) понимал окружающую русскую среду и готов был сродниться с ней на почве европейской цивилизации. Это был новый Коран его жизни». И добавил: «Чокан оставался любящим свой народ, свое племя. В его мечтах было совместить европейское просвещение и сохранить свою народность».
Памятная доска Н.М. Ядринцеву(1842 -1894) в Омске на доме, в котором в 70-х годах XIX века работал исследователь Сибири, публицист и общественный деятель, по адресу: г. Омск, ул. Ленина, 23.
Продолжение следует.
Горячая линия WhatsApp — делись новостями с редакцией! +7 775 244 99 15